А где-то рядом как ни в чём ни бывало прозвучал щебечущий голосок Алины:

– Никита, милый, привет. Что-то случилось?

– Ага, – он охотно ответил. – Ты случилась. С моим покойным братом. Прям в тачке, которую я тебе подарил, и случилась как последняя проблядь…

Сказал вроде негромко, но голос его, отразившись от стены кинотеатра, прозвучал неожиданно гулко, словно мы находились в соборе.

Я не сразу понял, о каком брате идёт речь. С запозданием накатило, что “покойным” назвали меня. Конечно, я не верил, что Никита всерьёз собирается меня убить, но всё равно сделалось страшно от такого градуса ненависти.

Он больше не глядел на Алину, не слушал её, хотя она продолжала тараторить:

– Не будь идиотом! Мы встретились с Володей, чтобы обсудить тебе подарок на Новый год!..

Краем пылающего уха я слышал, как она оправдывается. Мелькнула даже мысль, что стоило бы ей помочь, заявить чуть обиженным тоном: “Никита, произошло чудовищное недоразумение!” – а не деревенеть в позорном ступоре, словно бы меня действительно поймали с поличным.

Но я видел Никиту, выражение его лица, и понял, что лучше не кривляться. Он не гримасничал, не суетился. В нём не наблюдалось ни ярости, ни истерики. Это было нечто другое, чего я раньше не встречал, – лютое спокойствие. Стиснутый рот его напоминал кривой шрам от ножа.

Алина напористо увещевала:

– Милый, ты бог знает что себе навыдумывал! Немедленно успокойся! Давай поговорим как взрослые люди!..

Никита смерил меня безнадёжным, каким-то окончательным взглядом:

– Это ты её сюда драть притащил?

Я только обречённо покачал головой. Ещё и Алина со своим настойчивым “милый” лишний раз полоснула по сердцу.

– Не важно… – Никита чуть постоял в холодном раздумье.

В горле удушливо разбухал шершавый ком. Я понимал, что ничего уже не поправить. В представлении Никиты я предал его по всем пунктам. Алина, которая лепетала без удержу, тоже осеклась. Пятясь, отошла в сторонку – подальше от нас.

Брат вразвалку приближался. На ходу сцепил ладони, вывернул наизнанку, сочно хрустнув суставами пальцев. Затем снял свои очки и бросил в снег – словно сдёрнул ненужную маску. Действительно, платиновая оправа никак не сочеталась со спортивными шароварами, кроссовками и кожаной курткой.

Я подумал, что Никита снял очки для того, чтобы перед тем, как он меня накажет, я взглянул ему в глаза. Добросовестно попытался исполнить это и понял, что не могу.

– Такой вот, Володька, к одиннадцати туз у нас получился… – с равнодушной печалью сказал Никита.

Стиснув в отчаянии зубы, я уставился на знакомую чёрную барсетку на поясе Никиты. А спустя миг челюсть вспыхнула ослепительной болью – будто я раскусил какой-то взрывчатый орешек.

Пришёл в себя лежащим на снегу. Рот был полон крови и тёплого мяса, которое на поверку оказалось моим собственным языком. Искажённым, словно в перевёрнутом бинокле, восприятием я увидел, как далёкий Никита присел на корточки. Подвигал мою голову за подбородок, убедился, что я в сознании.

Дико ныли лицевые кости, дёсны. Во рту плавал омерзительный сладковатый привкус, словно я наглотался марганцовки. Зрение сфокусировалось и настроилось. Я попытался что-то сказать, выдул пузыри кровавой слюны.

– Вот и всё, Володька, – произнёс Никита. Расстегнул на мне бомбер и вытащил из потайного кармана свой подарок – алюминиевый футляр. Я потянулся было за ним, но брат уже отдалился. С высоты роста равнодушно поглядел вниз.

И в этот момент я понял, для чего ему понадобились мои биологические часы. Никита определённо не шутил, когда назвал меня “покойным братом”.

Времени на раздумья не оставалось. Я сплюнул мешавшую отдышаться кровь. Нащупал под ладонью что-то холодное и гладкое, машинально стиснул в кулаке. Затем, как был в положении лёжа, врезал Никите двумя ногами. Целил в пах, но прогадал с дистанцией и попал по коленям. Никита от неожиданности хыкнул и попятился, теряя равновесие.

Я подскочил и, не давая Никите опомниться, нанёс утяжелённым кулаком подряд два размашистых удара – один пришёлся на хрупнувшую переносицу. Никита взревел, залепил хук свободной рукой, но, по счастью, угодил в моё поднятое плечо.

Футляр отлетел в сторону. Я рванулся к нему. От Никитиной подсечки растянулся на снегу. Еле догадался разжать занемевший кулак, оттуда выпала обычная пальчиковая батарейка, так выручившая меня. Я цепко сжал футляр, но проклятый выскользнул, словно мокрый брусок мыла, и ускакал под переднее колесо “мазды”, где валялась упавшая монтировка.

Удар кроссовкой по рёбрам подбросил меня. Я едва успел сгруппироваться и развернуться. Никита, урча от ярости, налетел. Я умудрился подставить локоть, кое-как увернулся от пикирующего кулака, в ответ двинул сам – более удачно, потому что Никита дёрнул головой и отшатнулся.

Мы отпрянули друг от друга, замерли. Никита стоял в нескольких шагах и шумно сопел кровоточащим носом. С каждым жарким выдохом из его ноздрей вместе с клубами пара вытекали алые струйки, медленно заливающие рот и слипшуюся бородку.

Я принял боксёрскую стойку, вид которой вызвал у Никиты презрительную усмешку. Мы несколько секунд перетаптывались друг напротив друга. Случайная передышка оказалась очень кстати, потому что меня ещё сильно мутило от недавнего сотрясения. Странно было слышать одышливое дыхание Никиты, но, возможно, устал он не от драки. Я вдруг подумал, что брату отнюдь не легко даётся показное равнодушие.

Никита больше не пёр нахрапом, а расчётливо кружил, то и дело метал кулаки, провоцируя ложными выпадами. Он слегка прихрамывал, из чего я понял, что коленям его тоже досталось. Я старательно удерживал дистанцию, чуть что, выбрасывал вперёд ногу, заставляя Никиту отступать. Мне уже показалось, что я вполне освоился с новой Никитиной тактикой. Я даже ощупал языком шатающиеся зубы. По-быстрому огляделся. Алина стояла, прислонившись к забору, и бесчувственно наблюдала за нашим поединком.

Я не сразу обратил внимание, что мы сделали полукруг, и если раньше я прикрывал мои часы спиной, то теперь к ним ближе находился Никита. Раньше, чем я разгадал этот простейший манёвр, брат метнулся к колесу, где тускло поблёскивал алюминиевый бок футляра.

Я с ужасом понял, что секунду назад проиграл поединок и жизнь. Время превратилось в замедленный кошмар. Никитина ладонь накрыла футляр. Одновременно он снайперски лягнул меня в солнечное сплетение, так что я с перебитым дыханием повалился на него, соскользнул по задравшейся кожаной куртке. Не вполне понимая, что делаю, на каком-то инстинкте я ухватился за ремень его барсетки, дёрнул. Пластиковая защёлка расцепилась, и я с добычей отвалился в сторону. Поднялся, отбежал подальше.

Никита распрямился, повернулся. В одной руке у него был мой футляр, в другой – монтировка. Пренебрежительную, ликующую ухмылку постепенно сменила оторопь, а затем выражение дичайшей досады.